Ашкелонский форум

Добавлено (14.04.2012, 15:42)
---------------------------------------------
ОБЕЗЬЯНА, КОТОРАЯ УМЕЛА СОЧИНЯТЬ СТИХИ

Например, такие:

В зоопарках есть зверятки.
У зверяток – недостатки.
Разве только обезьяна
Сохранилась без изъяна.

Конечно, не Пушкин. И не Корней Иванович Чуковский. Но с другой стороны – и обезьяна – не человек, а только обезьяна. Вернее – не обезьяна, а обезьян. Ты скажешь, что нет такого слова – «обезьян». А что делать, если это – мальчик? И зовут его мужским именем Ян.


Самый умный обезьян –
Безусловно, милый Ян!

Он пропищал публике эти стихи прямо из клетки, и публика пришла в сильное волнение.
И, несмотря на то, что некоторые знатоки и литературоведы указывали окружающим на явные стилистические недостатки этого двустишья, все посетители зоопарка пришли, как я уже сказал, в сильное волнение, в неописуемое волнение, и говорили друг другу: «Надо же, обезьянка, а сочиняет так складно, да к тому же сама и говорит! Мой, когда еще за мной ухаживал, тоже пытался, но у него хуже получалось. Если в конце строчки стояло «ПОЗДРАВЛЯЮ», в следующей строчке было обязательно «ЖЕЛАЮ». Даже не интересно. Я, правда, все-таки, вышла за него: другие и этого не умели!»+
И все отлепили своих детей от клеток с жирафами, например, и с тиграми и устремились к вольеру ПРИМАТОВ посмотреть на уникальную обезьянку.
Зоопарк не выдержал такой могучей славы одной отдельно взятой обезьяны и передал ее (то есть, конечно, его) в цирк.
А в цирке на Яна свалилась большая любовь. Он полюбил большого слоненка Филю. Конечно, по сравнению со взрослыми слонами Филя не был большим, скорее он был маленьким. Но по сравнению с обезьянкой это был настоящий гигант. Как у всех слонов, у Фили были большие уши и маленькие умные глаза, а при взгляде на Яна они прямо-таки светились добротой. А если кто-то все время поглядывает на тебя добрым взглядом, то ты хочешь - не хочешь, полюбишь это славное существо. Вот Ян и полюбил Филю.
Все на свете поэты, полюбив кого-нибудь, сочиняют стихи о предмете своей любви. Ян не был исключением. И он сочинил стихи, с которыми обращался к цирковой публике:
Тот, кто думает, что Филя –
Просто слон и простофиля,
Тот, по-моему, не прав:
Посмотрите ненароком:
Он на лбу стоит широком,
Ноги задние задрав!

Правда, тут уж я и сам, хоть и не знаток и не литературовед, должен указать на недостатки этого стишка. Во-первых, зачем тут слово «ненароком»? Можно подумать, что у публики в цирке есть более важные занятия, чем наблюдать за выступающим на сцене слоном. А это не так. Неправильное слово!
Во-вторых, «ноги задние задрав» - это сказано с большим преувеличением. Как он ноги задерет? Слон – не лягушка! На самом деле, Филя, упершись в пол лбом, приподнимал только одну тяжелую заднюю ногу, и стоял так не на трех, а на четырех точках. И только потом, когда дрессировщик щекотал стэком его живот, поднимал и вторую тяжелую заднюю ногу, и некоторое время удерживался так – в стойке на голове.
- Копштейн! – удовлетворенно сообщал дрессировщик и вздымал кверху руки, вызывая аплодисменты.
Добродушная цирковая публика аплодировала не только Филе, но и Яну, несмотря на недостатки его стихотворения. Тем более, что Филя, вернув задние ноги на твердый пол, подавал Яну хобот, и Ян, словно он и есть дрессировщик, разворачивал Филю на все четыре стороны, и Филя на все четыре стороны кланялся. Излишне говорить, что Ян поселился с Филей в одной клетке. Цирковые начальники не возражали. В цирке вообще принято приветствовать дружбу и любовь. Тем более, что и питались эти друзья одними и теми же фруктами и овощами. Правда обезьянка не ела сена и не ела зеленых березовых и липовых веников, но яблоки, бананы и прочие манго и сливы они оба уплетали дружно, и Филя всегда следил, чтобы Яну доставалось достаточно.
И Ян сочинил – уже не для публики, а для себя и для Фили:

У меня – я понял вдруг –
Есть большой и добрый друг.
Для любимой обезьяны
Он отдаст хоть все бананы.
Кинет персик – я ловлю.
Очень я его люблю.

Из этого незатейливого стишка ты поймешь, как они славно ладили друг с другом: слоненок и обезьянка, как они жили дружно и весело, и слова « ОЧЕНЬ Я ЕГО ЛЮБЛЮ» относились, конечно же, не к персику, а к слону.
Но, к сожалению, счастье не может само по себе держаться бесконечно. И мрачные признаки беды стали сгущаться, как грозовые тучи над головами наших друзей.
Настало лето, цирк уехал на гастроли. Уехали акробаты, фокусники и клоуны. Уехали цирковые лошади, лама и дрессированные собачки. Уехал господин шпрехшталмейстер. Не уехал только слоненок Филя. Его оставили дома, так как он не влезал ни в одну машину. И не уехал обезьянчик Ян, потому что он не мог оставить друга одного. Когда всех собирали и размещали в машинах, Ян спрятался в сено и сидел, не высовываясь. Его поискали-поискали, потом махнули рукой и уехали на свои гастроли.
Друзья сначала радовались, оставшись вдвоем. Но их ждали большие испытания.
Дело в том, что у Фили был один недостаток. Может быть, это и не следует считать недостатком, но это точно было его неизменным свойством. Слоненок Филя очень много ел. У него был просто слоновый аппетит!
И запасы его еды скоро закончились.
Ты вправе удивиться: неужели директор цирка не позаботился о своем великом в смысле размеров артисте?
Я скажу так: Он, конечно же, позаботился и оставил слону сена и веников, и хлеба, и овсянки, но слон слишком быстро все съел. Тем более, что цирк по ходу гастролей пригласили еще на одни гастроли, и он задержался еще в одном городе, и тут уж директор совсем забыл, что дома ждет его голодный слон, и это было непростительно. Ведь человек, если даже он не директор цирка, а просто житель, у которого есть кот или собака, никогда никуда не уедет, не позаботившись о своем четвероногом товарище. А тут целый директор – и такое легкомыслие!
Филя ужасно мучился от недоедания. Его глаза подернула серая пленка, уши бессильно обвисли, по бокам проступили ребра, а порой он закидывал на спину хобот и кричал неприятным хриплым голосом:
- А-а-а-а-а!
Те редкие буханки хлеба, которые покупал ему на свою скромную зарплату сторож, ничего не меняли. Филя заглатывал их, не жуя, и продолжал громко жаловаться на голод.
- Как слону дробина! – сокрушенно мотал головой сторож и принимался чистить клетку. Но и чистить-то было нечего. С чего тут появиться навозу!
У маленького Яна сердце разрывалось от жалости, и он в поисках пропитания отправлялся на городской рынок. Там ему иногда удавалось стащить два банана. Ты спросишь, почему именно два, а не пять и не десять?
Подумай сама. Во-первых, Ян был цирковым артистом, а не воришкой. А два банана – это еще не воровство, это как бы – на пробу. На рынке же многие пробуют фрукты прежде, чем купить. А, во-вторых, больше двух бананов Яну было не унести. Он не умел пользоваться пакетами или сумками – его не научили. Он мог только взять один банан в рот, а другой – в левую руку, и все. Правая же рука была у него, как опорная нога, когда он стремглав мчался по газону домой, в цирк.
В цирке друзья съедали по банану, и слон смотрел на Яна своими добрыми глазами, и по обвисшей щеке скатывалась одинокая слеза. И в голове у Яна рождался ненужный, но настойчивый стишок:
Что мне делать, как мне быть,
Как мне Филю накормить?

Он все время думал об этом, и однажды придумал. Вернее, нашел. На задворках городской бани он нашел использованные распаренные веники. Их выбросили за ненадобностью. Но для Фили это было спасение от голода!
Ян перетаскал в цирк целую кучу. На это ушло полдня, но зато у друга была пища!
Филя закладывал веник в рот и крепко сжимал его своими челюстями. Потом резким движением хобота снимал с него листья. Выплевывал прутья, а листья с наслаждением съедал. Потом поднимал с пола прутья и их тоже съедал, хоть и без наслаждения.
У него была еда. И у него было занятие!
Но кончились и веники, а цирк все не возвращался и не давал о себе знать. Да и кому бы директор цирка стал давать телеграмму? Слону? Так не бывает.
В довершении всего Яна поймали на рынке, когда он стащил очередную пару бананов. Люди в синей одежде накинули на него сетку, и Яну некуда было деться.
Сетку с него сняли только в камере. Да-да, это была маленькая тухлая камера вроде тюремной с крохотным зарешеченным окном.
Ян слонялся по цементному полу и сочинял грустные стихи:

В жизни Яну приходится туго:
Не размяться, не лечь и не сесть.
Не обнять сокровенного друга,
И не дать ему что-нибудь съесть

Ты спросишь: почему же он не рассказал людям, что стащил бананы исключительно для своего большого и голодного друга? Люди пошли бы ему навстречу… А кто сказал, что Ян был говорящей обезьяной? Природа одарила его способность к стихосложению, а человеческой речью не одарила. Например, что-то объяснять, отвечать на вопросы и спрашивать он не умел. Что не умел, то не умел – врать не буду. Мог только вслух произнести свое стихотворение. Дело в том, что все поэты всегда стремятся ознакомить окружающих со своими текстами, и Ян не являлся исключением. Он хотел продекламировать свой последний стишок охраннику в синей одежде, который надел на него ремешок и повел на прогулку в парк, чтобы Ян сделал в парке свои дела и не пачкал камеру. Но у охранника было такое свирепое выражение лица, что желание поделиться с ним сокровенным тотчас пропало. Но и плестись на поводке, как комнатная собачка, тоже не было никакой охоты. Ян знал, что его неволя продлится до первого дерева, не дольше. И как только они дошли до первого дерева, Ян прыгнул на развесистую ветку, ухватился за нее руками, а ногой схватился за ремешок, потому что у него на ногах были такие же ладошки, как и на руках. Так вот, схватившись ногой за ремешок, Ян неожиданно для охранника дернул его со всей обезьяньей силы, вырвал ремешок из рук охранника и ускакал по веткам, прыгая с дерева на дерево.
- Куда ты? – со всей дури закричал охранник, но ответа не дождался и побежал за сеткой, чтобы снова поймать Яна. Однако Ян был не глупец, чтобы сидеть и ждать, когда его поймают. Он задал стрекача из парка, и скоро оказался на городском пляже, у самого берега моря.
Надо сказать, что в этот день с моря дул сильный ветер. Волны высотой в четыре обезьяньих роста так и ходили ходуном. Над вышкой спасателей развевался на мачте черный флаг – он запрещал всем абсолютно людям входить в воду. Людям, не обезьянам! И Ян ринулся в бурлящее море. Не подумай, что он захотел искупаться. Нет! Он захотел утонуть, потому что жизнь для него потеряла всякий смысл. «Филя погибнет там, а я здесь!» - мелькнула мысль, и он захлебнулся и потерял сознание.
С вышки спасателей раздался рассерженный голос:
- Мальчик, сейчас же вернись на берег! Мальчик…
Потом послышались слова, не несущие конкретной информации, а потом опять внятные:
- Да это не мальчик! Это обезьяна!
А потом:
- Мужчина в зеленой майке! Мужчина! Вернитесь немедленно!
Но мужчина не обращал внимания на грозный голос спасателя. Он шел наперекор волнам, поворачиваясь к ним боком, и волны не сбивали его с ног, они как бы обтекали смельчака, пустившегося спасать обезьянку.
Здесь невольно приходит на память поговорка: ПЬЯНОМУ МОРЕ ПО КОЛЕНО.
Потому что мужчина был скорее пьян, чем трезв. Он принадлежал к тем творческим натурам, которые никогда не доводят себя до состояния полной трезвости. Вот он ухватил обезьяну за безвольную руку, выдернул из воды, и прижал к худой груди, обтянутой мокрой зеленой майкой. Потом он взял Яна за ноги и стал трясти самым варварским способом. Голова обезьянки безвольно болталась и, казалось, вот-вот оторвется и покатится на съедение ненасытным волнам.
- Что вы делаете, – говорили люди, которые наслаждались морским воздухом, не купаясь. – Ваша обезьяна уже умерла. А некоторые, наиболее черствые, даже употребляли слово «СДОХЛА».
Но они ошибались. Ян не умер, а тем более – не сдох. В какой-то момент он встрепенулся, все его тельце напряглось, из открытого рта вырвалась струя соленой морской воды. Мужчина положил обезьянчика на песок и принялся делать ему искусственное дыхание. Еще две больших порции воды возвратил Ян бушующему морю, после чего схватил своего спасителя за руку и прижался к ней мокрой щекой.
_ И куда же мы пойдем, малыш? – спросил протрезвевший от приключения мужчина.
Ян молча взял его за руку и повел в цирк.
- Вот обезьяну привел, - оповестил мужчина сторожа. – Чуть в море не утонула, еле спас.
Сторож порывисто обнял спасителя и поцеловал. По еле уловимому запаху и колючей щеке сторож распознал в нем родственную творческую душу и предложил отметить спасение обезьяны небольшой выпивкой. У сторожа была припрятана в сторожке початая бутылка водки, вот они ее и распили. В процессе этого маленького пира мужчина признался теперь уже другу сторожу, что он поэт, но что творческий процесс у него катастрофически застопорился. Например, он получил очень заманчивый и дорогой заказ написать рекламный стишок об электробритве фирмы «Мокия». Он с радостью схватился за эту работу, не подозревая о ступоре творческого процесса. И вместо приличных денег он вынужден довольствоваться экземпляром этой самой бритвы, который ему вручили для вдохновения и в качестве аванса.
Неоднократно испытанные средства, такие, как пиво и сигареты не могли заставить мозги работать в нужном направлении. Кстати, о сигаретах: я возьму две: одну в рот, а одну – за ухо, на потом.
Сторожу сигарет было не жалко. Ему жалко было забуксовавшего поэта. И он сходил в вольер и принес Яна.
- Ян, - сказал сторож, - вот человек спас тебя по доброй воле. Помоги и ты ему. Сочини стишок про электробритву фирмы «Мокия». Вот она. Действуй.
Что ваша обезьяна – поэт? – насторожился мужчина. Поэты всегда относятся настороженно к собратьям по перу. Любой более или менее признанный в редакциях и, скажем, в рекламных агентствах поэт уверен, что никто лучше него не умеет вгонять слова в стихотворные размеры. Но если на море случается катастрофа, тонущим не приходит в голову интересоваться, какого цвета глаза у капитана спасательного катера….
Тем более, что в данном случае поэт-то - обезьяна, и трудно поверить, что она самостоятельно двинется по редакциям и рекламным агентствам отбивать у человека хлеб.
Ян почесал шерстяной затылок и изобразил гримасу недоумения. Никогда в жизни он не сочинял стихи по заказу. Стихи или сочинялись сами, или не сочинялись вообще. Но тут речь шла о товарищеской выручке, а Ян был хорошим товарищем. Он нахмурил маленький лобик и стало буквально слышно, как скрипят, шевелясь его не такие уж большие мозги. Как они запоминают размер и рифму и ищут здравый смысл в вариантах строк.
Наконец, он посмотрел в лицо своему спасателю и пропищал:

Небритого фигура одинокая
Имеет жалкий и несчастный вид.
И лишь электробритва фирмы «Мокия»
Побреет, пострижет, развеселит!

«Одинокая – «Мокия» - подумал поэт. – Как же я сам не догадался! Он быстро записал стишок на обрывке афиши и высочил из пустого цирка.

Вернулся он на такси, в новой белоснежной рубашке и с пакетом бананов. Излишне и говорить, что бананы Ян разделил с Филей. А сторож поведал поэту о трагедии голодного слона. Поэт принял Филину беду близко к сердцу. Поэты все принимают близко к сердцу – иначе бы они не были поэтами.
- Ян выручил меня, - сказал поэт, а я выручу его друга слоненка Филю. Дело в том, - что директор зоопарка – мой школьный товарищ. Сейчас я ему позвоню.
И позвонил.
Вскоре из зоопарка приехал огромный слоновоз и увез Филю в просторный зоопарковский вольер, где его поселили вместе с Яном и поставили на пищевое довольствие.
Днем, после завтрака и помывки из шланга Филя выходил в широкий вольерный двор и показывал публике всякие цирковые номера, в том числе и КОПШТЕЙН, стойку на голове. А Ян ему как бы ассистировал.
Когда цирк вернулся с гастролей, директора ждала большая неприятность в виде фельетона в городской газете, написанного поэтом – хоть и не в стихах, но доходчиво и гневно.
В общем, директор этот потом работал на автомойке, и в цирк если и ходил, то только, как все граждане, - купив в кассе билет.
Ты спросишь, а кто же стал директором?
Кто-то стал, неважно.
Слона и обезьянку опять забрали в цирк. Но зимой Ян простудился и умер от воспаления легких. Жаль. У него был незаурядный ум и золотое сердце. К сожалению, такие талантливые обезьянки долго не живут

Добавлено (15.04.2012, 15:14)
---------------------------------------------
Борис ШТЕЙН
ЧАСЫ

Новые часы повесили высоко над компьютерным столом. Компьютерный стол стоял в углу кабинета, и часы оказались во главе угла.
Не каждому удается оказаться во главе угла, и не каждый может удержаться, чтобы не подчеркивать свое высокое положение, свое превосходство над теми, кто оказался гораздо, гораздо ниже, например, над старыми механическими часами с допотопными стрелками, которые за ненадобностью лежали, уже не тикая, на случайном стуле и грустно смотрели в потолок.
- Смотрим мы на некоторых бездельников, - сказали высокие электронные часы, - и удивляемся, как им не совестно лежать безо всякого толка, уставясь циферблатом в потолок!
- Не следует насмехаться над теми, кто попал в беду, - донеслось со стула, - ведь всякое может случиться абсолютно с любым. Мы-то знаем. Мы начали отсчитывать время давно-давно, когда об электронном циферблате без стрелок еще никто не слыхал. И многое повидали на своем веку. Например, видели, что те, кто оказывался выше всех, иногда падали со своей высоты и разбивались вдребезги.
- Просто вы нам завидуете,- высокомерно усмехнулись современные эле6ктронные часы, помещенные во главу угла. Нарядные электрические точки непрерывно мерцали на их циферблате, образую цифры: часы, минуты и секунды. Электронным часам было, чем гордиться!
Но старым часам было не знакомо чувство зависти. Мастер, который соорудил их в давние времена, был простодушным и трудолюбивым человеком, и он никому не завидовал. Он успешно занимался любимым делом, люди уважали его за это – кому тут еще завидовать! Он вложил в свои часы много хороших чувств, например, чувство точности, чувство справедливости, а чувства зависти не вложил.
И Старые Часы искренне удивились:
- Чему завидовать?
- Хотя бы тому, что мы сверкаем лампочками и показываем точное время, - снисходительно объяснили новые часы. – А на вас, как ни посмотришь, – всегда два часа. Вы безнадежно отстали.
- Мы отстали, - спокойно ответили Старые Часы, - потому что мы вообще стоим. А стоим мы, потому что у нас поломалась от старости одна пружинка. Это – как болезнь. Старые всегда болеют. Но мы тоже показываем точное время – два раза в сутки: в два часа ночи и в два часа дня. В эти мгновения точность наша не меньше, чем у знаменитых английских часов на лондонской башне Биг Бен. Кроме того, мы надеемся, что у нас появится Хозяин, который вылечит нас, заменив старую сломанную пружинку на новую, и мы снова будем тикать, тикать… Под наше тиканье наш самый первый хозяин сочинял добрые сказки и записывал их, макая в чернильницу гусиное перо. Может быть, теперешний хозяин тоже примется сочинять сказки, и для этого ему понадобится наше мерное тиканье. Тогда он отправит нас на операцию по замене пружинки. Так что надежда у нас есть.
Какие вы наивные – не по годам! - воскликнули Новые Часы. – В наше время нужно иметь не надежду, а связи.
- И вы их имеете? – полюбопытствовали Старые Часы.
- Конечно! – похвастались Новые Часы. – У нас прочные связи с электрической розеткой. Благодаря этим связям мы вообще обходимся без пружинок.
- Вообще без пружинок? – удивились Старые Часы. Нет, мы, действительно, безнадежно отстали. Это же уму непостижимо: часам обходиться без пружинок!
Внезапно раздался какой-то неприятный звук, и в доме выключилось электричество.
Компьютер мгновенно потерял сознание и забылся глубоким сном
Новые часы прекратили действовать. Их лампочки погасли. Некогда нарядный квадрат циферблата превратился в печальный черный квадрат.
- И время не узнаешь! – раздался молодой человеческий голос. – Жаль, что старые часы не ходят. Отнесу-ка их в починку!
Через три дня Старые Часы стояли рядом с компьютером и мерно отстукивали бесконечное время. Свет в доме уже горел. Компьютер проснулся и был готов к работе.
Человек сел за компьютер и взглянул на ожившие Новые Часы и на ожившие Старые Часы. Он убедился, что они показывают одно и то же время. Новые часы – бесшумно, а Старые часы – уютно тикая. Человек занес руки над клавиатурой и под
мерное тиканье Старых часов написал вот эту сказку.

.

Добавлено (16.04.2012, 21:30)
---------------------------------------------
У меня с Ириной Ор
Завязался разговор.
Слово "ОР" учил в ульпане
И запомнил до сих пор

Добавлено (17.04.2012, 20:55)
---------------------------------------------
Борис ШТЕЙН

ВЕЧЕРНИЕ ГОЛОСА

В том месте, где начинающее темнеть небо соприкасается с поверхностью Средиземного моря, опустился огромный раскаленный шар - Солнце. Море вздрогнуло от прикосновения и зашипело, как рассерженный кот.
- Простите за любопытство, но почему вы шипите, как рассерженный кот? - учтиво спросил находящийся рядом трудовой маяк, не переставая запускать в пространство короткие пучки света.
- Это не я, - благосклонно ответило Солнце. – Это – беспросветно глупое море. Оно никак не может привыкнуть к тому, что я в него ныряю каждый вечер. И каждый раз шипит, как ненормальное, и некоторые думают, что это я такое злое и шипящее. А я вовсе не злое. Я просто усталое.
- Вы великое! – воскликнул маяк. - С вами связана вся наша жизнь. Когда вы поднимаетесь на востоке, люди на нашем острове поднимают флаг на высоком флагштоке. А когда вы вечером ныряете в воду, они его спускают. К тому же вы светите сами по себе. А мне, чтобы запускать в пространство свои проблески, нужны огромные ртутные лампы.
- Вы очень учтивы, - похвалило солнце. – Я охотно ответило бы вам учтивостью на учтивость, но у меня абсолютно нет временит, потому что я тону.
- Я спасу вас, - храбро заявил маяк. – Я протяну вам луч, вы схватитесь за него, как за спасательный канат, и вылезете наружу.
- Это невозможно, - с сожалением произнесло Солнце, - ведь, я такое тяжелое, тяжелей всей вашей земли со всеми странами, домами, поездами и детскими площадками. Ваш луч сразу же порвется или, еще хуже, перегорят ртутные лампы, и луч исчезнет вообще!
Прощайте, мой благородный товарищ!
И Солнце принялось быстро тонуть в необъятном Средиземном море.
- Проклятое солнце! – говорил в это время своему капитану штурман проходящего мимо большого грузового судна. - Бьет нахально прямо в пеленгатор, и я не могу определить направление на маяк и сказать с точностью, где мы теперь находимся. Хоть бы его закрыли тучи!
- Туч не будет, - сказал капитан, а солнышко спрячется сейчас в воду, и ваш пеленгатор легко нацелится на маяк. Да вот оно и спряталось, и проблески маяка прекрасно видны. Теперь покажите на карте наше место! Благодарю вас.
И капитан скомандовал рулевому
- Лево руля!
И сообщил штурману:
- Поворачиваем на десять градусов влево!
На острове начальник маяка скомандовал своему помощнику:
- Флаг спустить!
И полотнище флага покорно заскользило вниз по флагштоку и улеглось в специальный мешочек, чтобы спать там до самого восхода солнца.
Могучее великолепное солнце скрылось в морских глубинах, чтобы не мешать полезной работе скромного трудового маяка.
Поэт, который прогуливался в этот момент по набережной со своей любимой женщиной, не знал ничего ни о маяке, ни о капитане, ни о штурмане проплывающего мимо корабля. Он знал только, что женщина полюбила его в тот момент, когда они, обнявшись следили за закатом. И он сочинил такие строчки:

И вот уж за море светило
Себя частично опустило.
И, как ни странно, это было
Восходом солнечной любви.

Добавлено (21.04.2012, 18:43)
---------------------------------------------
Борис ШТЕЙН

ЖИРАФ

Жираф стоял в клетке. Клетка была большая-большая – до самого неба!
Мальчик стоял рядом с клеткой и, задрав голову, смотрел на жирафа. Мальчик смотрел на жирафа, а жираф, скосив глаза к носу, смотрел вниз на мальчика. Мальчик был и сам по себе маленьким, а с высоты головы жирафа казался совсем крошечным. Таким крошечным, что его впору было рассматривать в бинокль.
- Какой ты большой! – сказал мальчик.
- Какой ты маленький, - отозвался Жираф. – Тебя впору рассматривать в бинокль.
- Так в чем же дело? Рассматривай! – предложил мальчик.
- Но у меня нет бинокля, грустно сказал жираф.
- Когда у тебя день рождения? – спросил мальчик. – Я подарю тебе бинокль на день рождения. – Он обернулся к папе. – Правда, папа?
- Я не помню, - признался жираф. – На клетке есть дощечка. На ней написано, когда я родился.
Через пятнадцать минут мальчик объявил:
- У тебя день рождения через месяц.
- А у тебя? – спросил жираф.
- А у меня через год.
- А кто же тебе подарит бинокль? – спросил Жираф.
- Мне не нужен бинокль, - заявил мальчик. – Мне уже четыре года. Скоро будет восемь. А потом двадцать. И я буду летчиком. Я буду летать на самолете выше всех жирафов.
Жираф вдруг загрустил, а потом и вообще заплакал.
- Почему ты плачешь? – удивился мальчик.
- Потому что мне, например, никогда не быть летчиком: я не влезу ни в какой самолет…
Мальчик задумался.
Потом он вздохнул и сказал:
- Ладно, я не стану летчиком. Я стану изобретателем. И я изобрету такой большой самолет, прямо огромный. Чтобы в этом самолете мог летать, например, жираф.
Жираф перестал плакать и сказал ласковым голосом:
- Ты настоящий друг. Жаль, что я не могу тебя пока разглядеть без бинокля.
Дома мальчик попросил у мамы бинокль. У мамы был маленький театральный бинокль, и она дала его мальчику.
«Пусть поиграет, - подумала мама, - Хорошо, что ребенок интересуется оптической техникой. Это лучше, чем бесконечные компьютерные игры… Может быть, со временем из него получится настоящий умный студент!»
Вообще-то студент – профессия временная. Многие дети становятся после школы студентами, а потом? А потом из них, из этих уже студентов получаются инженеры, врачи, учителя, летчики и капитаны. Но мама додумать до этого времени не успела, потому что мальчик прервал ход ее мыслей. Он спросил:
- Мама, а можно я твой бинокль подарю жирафу на день рождения?
- Зачем? – удивилась мама. – Ведь жираф не ходит в театр. Зачем ему театральный бинокль?
-Мама, - спросил мальчик, а на театре висит табличка «Жирафам вход воспрещен»?
- Нет, честно призналась мама. – такой таблички на театре нет.
- Вот видишь, - обрадовался мальчик. – Значит, жираф может когда-нибудь пойти в театр, например, на детский спектакль. Или на кукольный. Как же он увидит без бинокля маленьких артистов?
Маме нечего было возразить, и она согласилась.
- Подари, - разрешила она, усмехнувшись.
Наверное, подумала, что мальчик шутит.
Но мальчик не шу,
тил и ровно через месяц пришел к жирафу на день рождения.
Надо сказать, что гостей на этом празднике было не много – а именно двое: мальчик и его папа. Они принесли жирафу угощение в виде яблок и бананов и, конечно же, бинокль. Сначала мальчик просунул в клетку гостинцы. Он спросил:
- Почему у тебя так мало гостей?
Жираф там наверху пожал плечами и ничего не ответил. Потом он широко расставил передние ноги – от этого рост его стал поменьше, и ему было удобнее угощаться с земли.
Тогда мальчик просунул в клетку бинокль и сказал: Вот тебе подарок на день рождения.
Жираф пошевелил толстыми губами, и мальчику показалось, что он улыбнулся.
- Нравится? - cпросил мальчик.
В ответ жираф взял зубами бинокль за ремешок.
- Как же ты будешь в него смотреть? – поинтересовался мальчик. – У тебя же нет рук!
Жираф ничего не ответил мальчику. Он принялся энергично вращать шеей, раскручивая бинокль, как спортсмен-метатель раскручивает молот. Вдруг жираф резко разжал зубы, и бинокль, пролетев между прутьями клетки, взмыл в небо и опустился на крышу террариума – домика, где живут змеи.
- Вот это да! – сказали хором мальчик и его папа.
Потом они попрощались с жирафом. Жираф пожевал большими губами, и мальчику показалось, что жираф послал ему воздушный поцелуй. Мальчик тоже послал жирафу воздушный поцелуй: поцеловав свой кулачок, потом разжал его и подул в сторону жирафа.
Потом мальчик и папа дополнили то, что было написано на дощечке, которая висела на клетке. Они дописали фломастером: «ЧЕМПИОН ЗООПАРКА ПО МЕТАНИЮ ТЕАТРАЛЬНЫХ БИНОКЛЕЙ».
И это была чистая правда.